Я открыл глаза и прислушался к себе, отчаянно боясь того, что как уже знал почувствую. Пустота... Раньше, когда она приходила ко мне, а я еще не знал что это такое, была боль напополам с изумлением. Я просто не понимал, что человек может мучиться душой так. И с чего бы? Со здоровьем у меня все в порядке, в жизни... Проблемы - да. У кого их нет.
Потом, когда я познакомился с ней поближе и она приняла определенный образ, удивления уже не осталось. Боль - да. Она выросла, стала сильнее в разы. Она скручивала изнутри, подпуская к горлу ком. Ком, сквозь который невозможно было дышать. Я нервно сглатывал, стараясь запихнуть его туда, подальше, а он, как каучуковый мяч отскакивая от души и оставляя в ней вмятину возвращался назад. И становилось еще больнее, еще хуже, еще тяжелее. Странная истома накатывала со спины теплой волной, вжимая в кровать. Я вцеплялся зубами в подушку как больной на операции, которому не досталось морфия. Не помню, одну подушку я точно изорвал тогда. Не то, чтобы в клочья - но перо летело. Летело из маленькой дырки, которую я прогрыз тогда, стараясь переместить этот ужас на что-то другое. Подушку я сжег к чертовой матери.
Она подкрадывалась ко мне верхом на бессоннице. Оставляла этого диковинного зверя рядом с кроватью и тихо приближалась. Я замирал, даже задерживал дыхание, думая что она не найдет меня. Но она находила. И как изощренный садист садилась неподалеку, ожидая что жертва обнаружит себя. Я не мог не дышать долго. Из глаз катились слезы, как у истерички, честное слово. И уткнувшись носом в мокрую подушку я делал маленький, почти незаметный вдох. От этого становилось еще хуже - мне казалось, что я начинаю задыхаться. Приходилось отворачивать лицо от подушки и дышать глубоко и часто. И тут, не спеша, зная что глупая рыбешка уже трепыхается в ее сетях, она подходила. Двигаясь грациозно, посверкивая зелеными, болотными глазами. Боль подкатывала, кололо сердце. Я не мог находиться рядом с ней, я вскакивал и начинал бешеную беготню по комнате, стараясь не задерживаться на одном месте больше чем на секунду. Она с усмешкой наблюдала за этим, а потом, когда я выдыхался окончательно, вновь приближалась. Я рвался в комнату, включал свет, телевизор, бежал на кухню ставить чайник. Пил кофе с успокоительным. Накатывала дремота. Надеясь на то, что она ушла, я возвращался в спальню. Ложился на кровать и закрывал глаза. Но вы помните о бессоннице, которая оставалась на страже? И все начиналось сначала. Я метался по этому адскому кругу безвыхода, стараясь пробить стены. Знать бы еще стены чего. Непонимания? Да плевать я хотел! Одиночества? А разве они не синонимы? Но почему то именно на слове "одиночество" пробирала дрожь. Человек, найдись в мире хоть один человек, который смог бы понять меня до конца.  Который знал бы про мою тоску и чувствовал ее на расстоянии. Кидался бы к скайпу, аське, чему угодно. Спас бы меня...
В детстве я увлекался сказками, и когда приходилось особенно туго, придумывал себе героев. Обычно это были персонажи из мультиков или знакомые, которые смогли понять часть меня и я уже лепил из них идеалы. Фантазии были стандартными: вот подходит ко мне этот розовощекий жирный тип и как обычно начинает издеваться надо мной. Его шестерки радостно приготовились к охоте. Меня бьют, я отчаянно сопротивляюсь и вот, когда сил уже почти не остается - является он. Настоящий друг, пусть даже и придуманный. Одним пинком разгоняет всех врагов, поднимает меня поверженного, и говорит: еще раз полезете! - при такой концовке душу переполняло огромное ликование. И выступали слезы счастья. Миф. Все это было мифом, пора было признать то, что есть - ты один. Тебе надо выживать. И становилось весело - ты один против стольких, ты сильный, ты можешь. Ты не мог ничего... Даже против этого аморфного существа, приезжающего на бессоннице. И слезы все стекают по щекам, но это уже слезы черной боли. Ты смирился. Смирился с пустотой в душе, с тем что ты никому не нужен. Ты одинокий и проживешь без них и пусть идут куда подальше... Так почему же тогда так больно. Черт, какой пафос! - Ты смеешься. Истерический смех после тихих рыданий, ты смеешься в лицо Тоске. А ей плевать. Она хочет тебя убить, и ты не дотянешься до нее, не сможешь ее преодолеть без кого-то. Только этого кого-то нет, да и не веришь ты им уже. Вновь вскакиваешь, смотришь телевизор до тех пор, пока не начинают слипаться глаза. Нельзя спать... Тебе не дадут уснуть. И ты начинаешь мстить. Мстить тем, кто пускает слюни и ищет поддержки, а не одинокий и сильный, мстить им словом. У вас одна беда и ты знаешь как сделать так, чтобы тот почувствовал себя паршиво. Ты находишь в этом удовлетворение. Но Тоска... От нее ты не сбежал и не сбежишь... Разве что...
Все получается спонтанно - брошенная на столе упаковка снотворного, бельевая веревка с балкона, бритва в ванной. А как же близкие? - думаешь ты, примериваясь ей к венам на локте. И злорадство перехлестывает тебя - где они были раньше. Но ты не можешь. Не можешь преодолеть еще одной вещи - инстинкта самосохранения. И ты будешь мучится вечно. Самоубийство - грех, тот кто сотворил нас не любит лишаться игрушек, амплуа которых - драма. Живи. Мучайся. Выживай. Когда-нибудь круг закончится, дорога будет пройдена. И под свет фар, который испускает управляемый наркоманом автомобиль, ты вырвешься из него. Может случайно, может нет...

Без лишних слов, или сквозь призму бреда
- Ты точно решила, Клара? - тихим голосом, в котором читалось бесконечное горе, вопрошала женщина у девочки, сидящей в глубоком, красном кресле. Действие происходило в гостиной, обставленной вычурно и шикарно, так, словно это была комната музея, а не жилое помещение. Впрочем почти так оно и было. Комната находилась в родовом доме семьи Харрисон, которая сейчас в полном сборе, все восемь человек, в почтительном молчании слушали разговор этих двоих.
- Да! - взвизгнула девочка так, что задрожал фамильный хрусталь в большом, дубовом шкафу - Да!!! - она кричала, словно пытаясь разогнать вечную пустоту и темноту, в которую погрузилась после глупой, нелепой случайности, три дня тому назад. Она тогда как всегда торопилась к ним, и запнулась обо что-то и наткнулась на проволоку, а теперь ее нет, и они дразнят ее своим ароматом, через постоянно открытые витражные окна. Они - предатели, должны умереть, умереть - Они должны умереть! - выдавила она вслух, и закрыв лицо руками, беззвучно то ли засмеялась, то ли заплакала. По дрожащим плечам тяжело было определить ее действия.
Мать тихо кивнула человеку, который резко выбивался из скромно-скорбной толпы, своим не очень опрятным видом. Широкие серые штаны заправленные в черные сапоги, измазанные землей, старая куртка в пятнах краски. Он склонил голову, и исчез за дверями. Палач для них, предателей... Вскоре в саду зажужжала газонокосилка.
Теплый, летний вечер завладел садом. Птицы запели свои песни, кошка отправилась ловить птиц. Мир становился таким как прежде. Разве что тяжелый аромат цветов сменился легким запахом свежескошенной травы. Девочка, сидя у окна как всегда, наслаждалась этим запахом смерти. Она отомстила им за все... За их равнодушие к ней.
В детстве, совсем маленькая она всегда любила их. Было смешно вспоминать, как она подпрыгивала к рукам двухметрового садовника за лейкой, как аккуратно трогала разноцветные головки живительными струями воды, как считала каждый новый бутон и радовалась им не меньше, чем новорожденным детям. За что же они так жестоко поступили с ней? За что? За что - яркие воспоминания проносились перед слепыми глазами, напоминая о красках мира... Мира, которого для нее больше не существует. И никогда не будет существовать... Никогда - она беззвучно шептала это слово, и сжимала подлокотники кресла из которого не выходила весь день.
- Клара, что ты хочешь на ужин? - осторожно просовывая голову в дверь, спросила мать. Та по привычке обернулась на звук, но не увидела ничего кроме темноты и там. Она не винила семью в произошедшем, поэтому как можно спокойнее, вежливее и убедительнее сказала:
- Мам, я не хочу есть... правда... можно мне в сад? - женщина по привычке кивнула головой, затем спохватившись быстро сказала:
- Да конечно. Помочь? - девочка, которой была ясна заминка перед ответом, с горькой усмешкой покачала головой.
- Принеси мне трость, пожалуйста. Я выйду сама... - мать суетливо подсунула под руку дочери тяжелую, прадедушкину трость с дубовым набалдашником. Нужно было купить что-то полегче для детской руки, но это означало признать несчастье, в которое до сих пор не верила вся семья. С помощью матери девочка поднялась
- Спасибо -  и неумело, робко постукивая палкой о паркетный пол, на ощупь тронулась к выходу. Ей нужно было самой убедиться в том, что они умерли, пали под беспощадным лезвием машины для убийства красоты.
Попеременно натыкаясь то на деревья, то на фонари, она прошла в сад. Судорожно опустилась на колени, и коснулась рукой земли. Сухие стебли, сырая почва... Да, все верно. Они мертвы. Но где же трупы? - она прошла чуть дальше, до черной, литой ограды. Нога уткнулась во что-то мягкое, большое. Не нужно было даже видеть, чтобы понять - это сено... Все что осталось от красоты. Как маленький варвар она попирала ногами тела своих врагов, плясала на их могиле, избавляясь от жгучего желания разрыдаться. Все ведь правильно, но почему тогда так больно? - она устало опустилась на сухие цветы и комкая стебли, пыталась понять, что же ее огорчает...
Шли дни, и Клара постепенно смирилась с тем, что из сада не доносится дивный аромат ее друзей, что она больше не видит света. Это ее больше не огорчало и не радовало. Надо было просто понять и принять. Сгорбившись, словно став мудрее своих лет, она совершала ежедневную прогулку по улицам их пригорода. Как вдруг... они снова здесь?! - она ошарашенно остановилась, затем медленно повернула голову. Откуда? Откуда доносился этот запах. Проклятый и в то же время такой сладкий... Запах цветов... И чей-то дребезжащий голос:
- Девочка? Ты Клара? Зайди ко мне на минуту - она на ощупь двинулась вперед, наткнулась на калитку, толкнула и оказалась в их царстве. Ей не нужно было видеть, чтобы понять где и какие... Вот там ярко-красные маки, а там нежные анютины глазки вперемешку с фиалками... Все это было и в ее саду.
- Здравствуйте - робко проговорила она, протягивая вперед руки. Морщинистая ладонь взяла ее за запястье. Движения были неуверенными, робкими и внутренним чутьем девочка поняла что старушка тоже слепа. И крикнула - зачем они вам? Если их не видеть? - пальцы строго сжали ее руку и чуть потянули вперед. Она подалась этому движению.
- С ними можно говорить - получила она ответ и изумленно опустилась на колени, подле невидимых цветов. Робкая надежда, такая, какими были движения старушки, поселилась в ее душе... Говорить? Как?
- Говорить? Как?
- Просто, очень просто... нужно лишь слышать... ты не слышишь разве? Зачем ты убила свой сад? - в голосе незнакомки появился упрек - они не винят тебя, но не понимают...
- А зачем, зачем они предали меня! - крикнула она, стараясь заглушить голос человека, которым  говорили цветы... И тихий, но отчетливый шепот их самих... "зачем, зачем..." - эхом отзывались колокольчики, кивали головами маки... "зачем"
- Цветы не умеют предавать - строго заявила старушка, - они умеют только любить... они утешили бы тебя, дай ты им шанс. Но не поздно все исправить. Видишь ли, я люблю их, но мне все тяжелее ухаживать за садом. Они начинают умирать! - женщина вцепилась в руку девочки - помоги им жить! Пусть это будет твой сад!
И слезы, слезы потоком, сдерживаемым уже многие дни хлынули из глаз девочки. Она вырвала свою руку из руки старушки, судорожно принялась гладить стебли, лепестки, листья, бесконечное множество раз прося прощение вслух и в мыслях...
- Простите, простите - лепетала она. Затем поднявшись решительно вскинула голову. Слезы высохли мгновенно, словно не было их, пустоты  и темноты  - я помогу вам... Пусть живут цветы.