Тяжёлой поступью шёл большой гнедой жеребец. Какая-то обреченность чувствовалась в его состоянии. Глаза, всегда мечтательные и, будто в лёгком тумане, теперь изображали только пустоту. Шкура на груди и плечах была потёрта. Конь возвращался из аренды домой. Он, помимо тяжёлой конструкции, сделанной как карета, таскал на своих плечах ещё что-то более тяжёлое. Быть может, это было тяжкое бремя тоски, какой-то грусти расставанья. Быть может, он сейчас войдёт и увидит Лайму внутри конюшни, флиртующей с каким-нибудь другим жеребцом. Не может, а так и будет. Всё-таки, за те дни, которые он проработал, он разобрался в себе. К концу сроков аренды стало легче. Ноша разлуки уже не давила, она почти испарилась, и лишь невесомое напоминание единичными каплями попадало в чашу его безграничного спокойствия. Он сделан жизнью из мягкого материала, который может приспосабливаться к внешнему миру. С возрастом, этот материал затвердел, одеревенел, и уже не был таким гибким, но всё же, всё было как всегда. Сначала – боль в мышцах, привыкших к верховой работе, затем – привычка. Привычный хомут, привычная дорога. Привычная работа, привычный человек, даже дети, которые весело заскакивали в этот экипаж, были привычны. Его арендовали для богатой семьи, которая дружно отмечала дни рождения своих многочисленных отпрысков. Близнецы и их старший брат – для них и арендовали Вихря. Он им понравился, впрочем, как и всем остальным членам семьи. Днём специально нанятый человек устраивал массовые покатушки в экипаже, иногда, маленькие дети желали покататься верхом. Никакой злости и ненависти Айрин не чувствовал. Он мог бы стать по настоящему «семейной» лошадью, если бы был куплен. Когда настало время прощаний, Айрин жалел, что судьба так кидает его по углам. Пожалел, что не может остаться с этой милой семьёй, но, зато, он ехал домой.
Вот, он, вместе с конюхом вышел из фургона, щурясь от яркого солнца. Так странно. Была уже весна, а он, Айрин, даже не заметил этого милого праздника природы.
Его завели в конюшню, где намазали потёртую шкуру какой-то заживляющей мазью. Холка почти уцелела, и для верховой работы он был вполне пригоден. Да, впрочем, кому он нужен? Когда люди просматривают каталог лошадей, они быстро пробегают глазами по надписи б/п и не возвращаются. И выбирают, в конце концов, статных чистокровных «элитных» лошадей.
Стоя в проходе конюшни, жеребец мимолётом бросил взгляд на денник, откуда когда-то высовывалась вороная точёная мордашка, так полюбившаяся его пылкому большому сердцу. Но её там не было.
А что, ты, впрочем, хочешь? Она себе тысячу таких же как ты нашла во время твоего отсутствия. Может, стоит просто забыть…?
Айрин терпеливо и покорно ждал, пока конюх вдоволь наговориться с приятелем, а затем, он понял, что его ведут в леваду.
Так и было. Мужчина завёл в леваду жеребца и снял с его морды недоуздок. Встреченный порывом ветра, Айрин подставил ветру щёку. – Ему нравилось, когда ветер играет с его чёлкой, относя её в сторону. И никогда не любил, когда она лезет в глаза, но представить этого жеребца без его пышной гривы и такой же чёлки почти нереально.
Несколько минут жеребец неподвижно стоял на месте, наслаждаясь воздушными волнами, что так приятно ласкали его тело. Вот, он дома. И это значит, что опять никому не будет до него дела и единственное, что он будет делать, это есть, пить и возможно, простаивать в левадах.
Вихрь медленно перевёл взгляд на лошадей. Они были всё такие разные. Каждый влачил своё существование, занимался своим каким-то маленьким делом. Общаться пока не хотелось. Вихрь отошёл в ограде левады, чтобы какая-нибудь разыгравшаяся лошадь не сбила его с ног, и стал задумчиво почёсывать затылок об деревянную балку.
