Судьба безжалостна, жизнь капризна и жестока, природа равнодушна, добро и разум ей неведомы. Но добро и разум есть в нас, которыми играет случай, и мы можем стать сильнее природы и судьбы, пусть даже на мгновенье. И мы можем приблизиться друг к другу, когда случается беда, и заглянуть друг другу в глаза, мы можем любить друг друга и жить друг другу в утешение. Но, подбитый жизнью, он знал, что у вещей и событий есть своя неумолимая логика. В повседневных действиях людям никогда и не грезится, какие совсем обратные последствия вытекут из их поступков.
«По мне, так мужское одиночество тяжелее. Из-за неиссякаемой силы, которая должна быть в жеребце, по всеобщему мнению. Тебе непозволительно говорить об усталости. Нельзя, ты же жеребец, ты голова, ты сила! Многие думают, что твоя душа черна, ты думаешь только о себе и ты, будто на батарейках, всегда должен быть стоек. И тогда слова остаются в тебе, превращаются в плотные серые сугробы, которые не тают и с наступлением весны, и значительно позже. Потом переизбыток невысказанного заставляет отдалиться, уйти, потому что так легче, так не ждешь ничего ни от кого, тебя никто не оценивает.»
Этот день не обещал быть иным, нежели все остальные, что проводил фриз в конюшне. Его обделяли хорошей работой и это душило его. Его хорошо кормили, хорошо чистили и расчесывали его роскошные гриву и хвост. И ему стало тошно. От запаха денника и чистых опилок его воротило, а посмотришь в проход, так там вообще одни морды страшные, век бы их не видеть. Хотелось цапнуть конюха, но зачем, неизвестно. Буцефалу было плохо без работы. Казалось, если его станут седлать для выездки, то он сам схватит мудштук зубами. Но людей, профессионально занимающихся выездкой не было так много, чтобы очередь дошла и до фриза. Ведь никто еще в этом кск не видел его великолепных способностей и умений. Обстоятельства, медленно связавшие его сильные ноги, напрягли Ворона и он сбежал. Эта мысль пришла к нему внезапно, как наваждение. За минуту он решил бежать, перепрыгнул ограду и умчался проч.
Здесь, на свободе Буцефал почувствовал себя иным существом, будто он, это и не он вовсе. Все его плохое настроение, озлобленность непонятно на что испарилась. Он никогда раньше не сбегал от людей, но сегодня просто не стерпел заточения, безделья. Нет, он нисколько не волновался и совершенно не думал о том, что будет, если его найдут. Да и найдут ли вообще. Целый день он провел на воле, шел туда, куда ему вздомается, бегал так, как ему угодно. Вокруг не было ни души. Правда у горного ручья ему довелось встретиться с симпатичной кобылкой. Жаль имени не узнал. Правда человек, восседавший на ней, вызвал вороного подозрения, поэтому Буцефал поспешил продолжить свое путешествие.
И вот теперь на его черной спине играли и переливались лучи медленно заходящего солнца. Вечер был не за горами. Прохладнее, однако, не становилось. По-прежнему было душно, все вокруг благоухало и источало самые разнообразные, сильные ароматы. Закат лета. Все стремится еще хотя бы денек порадовать своей красотой и цветом. Как только светлое, большое копыто ступило на лесной настил, воздух стал не так сладок и более свеж. Ноздри Буцефала широко раздулись, он шел шагом, высоко подняв голову и рассматривая все вокруг. То тут, то там пели птицы. И на душе жеребца тоже пели птицы. Наслаждаясь всем, что происходит с ним, он вскоре заметил яркие, синие цветы под копытами. Черный остановился и опустил большую голову к земле. Схватив несколько цветов зубами, вместе с травой, он начал интенсивно жевать, пробуя на вкус неизвестные, красивые растения. Лепестки сначала показались ему сладкими, но после стали немного горчить. Над головой вдруг раздался чей-то протяжный крик. Буцефал встрепенулся, огляделся. На ветви, что была не так высоко и далеко от него, фриз увидел птицу. Это был сокол. Внимательным, будто сердитым взглядом пернатый смотрел на коня, а потом, снова всткрикнув, сорвался с ветки и полетел низко над землей. Буцефал, почувствовавший себя по-настоящему диким жеребцом, мустангом, припал на задние ноги и пустился вперед что есть мочи, без труда лавируя между деревьями. Он размахивал головой, то вверх-вниз, то в разные стороны, грива его при этом взлетала и подхватывалась ветром. В лесу не была и единого его дуновения, это лишь от скорости. Буцефал чувствовал, как его переполняют чувства изнутри. Энергия и сила кипели в нем. Вдруг раздался звук, мгновенно заглушив пение маленьких птиц, не менее дикий, певучий, страстный, потрясающей своей мощью и широтой. Это не было ржание лошади, это была песнь жеребца, ибо это он трубил свой любовный призыв:
- Внемлите мне! Я – Буцефал. Я попираю холмы, моим голосом полны широкие долины. Кобылицы на мирных пастбищах слышат меня и вздрагивают, ибо они знают мой голос. Травы становятся все пышнее и выше, земля жирна и деревья полны соков. Это свобода. Свобода – моя. Я царь в своем царстве свободы. Долины разносят мой голос, возвещая мой приход.
Он большой черной тенью, словно привидение, словно страж этого леса, несся по лесу и из под копыт его летели синие цветы.

Отредактировано Буцефал (2011-10-09 15:14)

Мы  проводим значительную часть жизни в подавленном состоянии, иногда не осознавая этого, иногда без причины. В условиях, когда жизнь ограничена и никто не знает, сколько тебе отведено, глупо так много времени проводить в угнетенном состоянии. Когда ты это понимаешь, взбодриться не представляет особого труда. А уж если копыта щекотит трава, грива вольна развиваться как ей угодно, вокруг нет загонов и денников… Все здесь было так и пропитано свободой. Такого Буцефал раньше не ощущал. Не было никого вокруг, кроме его. Он был один, но при этом не чувствовал себя плохо, когда в конюшне, когда вокруг жизнь так и кипела, жеребцу было до ужаса одиноко. Поговорить толком не с кем. А жить очень сложно. Очень мало любви и много одиночества. Долгих трудных часов, когда никого нет или, вообще, никто не нужен. Ещё хуже в компании: или приходится быть в центре внимания, или молчать, как другие и тихо ненавидеть при этом.
Но здесь, в этом девственном месте все было иначе. Не так, как привык фриз. За 13 лет своей жизни, он ни разу не шел на подобные безрассудства и теперь понимал, какой был дурак. Ведь скучно жить без приключений-то. И еще он усвоил кое-что. Живи полной жизнью. Пробуй всё. Заботься о себе и друзьях. Развлекайся, будь сумасшедшим, будь загадочным. Ты собираешься в никуда, так что ты должен хотя бы наслаждаться процессом.Не пренебрегай возможностью учиться на своих ошибках, ищи причины своих трудностей и избавляйся от них. Не стремись быть совершенством, просто будь примером достойного жеребца.
Гугукая и фыркая, низким голосом он протрубил в последний раз и перешел на рысь. Подняв морду повыше, Буцефал широко раздул ноздри, строгие уши начали двигаться, прислушиваясь к шуму. Это была вода. Остановившись, Ворон еще раз прислушался и окончательно убедившись, интерсивным шагом направился к водопаду. Прошло гдк-то минут десять и стволы деревьев резко поредели. Шум стал намного громче, но совершенно не пугал жеребца. Все в этих местах казалось абсолютно естественным, громких звуков не нужно было опасаться. И все бы было гладко, если бы не кое-кто, мирно пивший прозрачную воду из озерца. Этот кто-то был никто иной, как лошадь. Причем определенно породистая. Она стояла, опустив голову вниз, крупом к кустарнику, за которым пристроился Буцефал. Он был бы не доволен видеть здесь собрата, но по закону подлости это оказалась кобылица. Нет, ну как можно было сердится на столь нежное, хрупкое создание с тонкой кожей и не полюбоваться? Жеребец понял, что лошадь, необыкновенно красивой масти, не заметила и не услышала его. А может быть и делала вид, что не слышала. В любом случае, конь пользовался моментом, чтобы получше разглядеть кобылу. «Да, везет мне на ахалтекинок сегодня» Но все же она стояла крупом к нему… Нет, нет, поза весьма подходящая для жеребца, ничего не скажешь, но пожалуй не для такого, как Буцефал. Ему хотелось посмотреть на нее и спереди и сбоку и вообще со всех сторон. Поэтому, не медля более ни секунды, он вышел из своего укрытия, уже достаточно шумно. Вряд ли на этот раз кобыла не услышала его. Черный, уверенно ступая на грунт, прошел мимо ахалтекинки и не останавливаясь посмотрел ей в глаза. На мгновение их глаза сцепились в какой-то волнующей схватке, что определенно нравилось коню:
- Здравствуй. – когда шея уже не позволяла поворачиваться так сильно, Буцефал улыбнулся и повернул голову обратно. Он уже шел по воде, намочив не длинные щетки. Уже второй раз за день. Через несколько шагов он слегка свернул на право, посмотрел куда-то вверх, куда вздымались деревья, а потом опустил голову к воде. Жадно глотая воду, вороной полностью закрыл глаза. Утолив свою жажду, Буцефал краем глаза посмотрел на кобылицу, уголки его губ поползли вверх.
«Интересно, что эта красота делает здесь?»

Вечер был прекрасен и тих. Словно огромные фламинго, проплывали облака в яблочнозеленом небе, окружая узкий серп молодого месяца. Куст орешника скрывал в своих объятиях сумерки и безмолвную мечту. Жеребец все еще пил воду, смотря на свое смутное отражение, отражения ветвей относительно молодых деревьев, плывущих облаков. Сквозь все это Ворон заметил медленно плавающих пресноводных рыбок. Рассеяно разведя уши слегка в стороны, Буцефал перестал пить. В этот момент послышался нежный голос кобылы. Приветствие прозвучало не очень четко, а голос, возможно для ее был обычным, но жеребцу он показался невероятно ласковым, даже пленительным. Уши в момент навострились, светло-карие глаза медленно посмотрели вбок и увидели нижнюю часть ножек ахалтекинки, обтянутые тонкой, темной кожей. Фриз медленно поднял голову, в процессе повернув большую морду к незнакомке. По сравнению с ним она была значительно ниже... и уже... и тоньше. Она была породиста, но это была не та надменная и горделивая порода, которая читалась на мордах глупых арабок или любых других старинных пород. И не в породе ее было дело. Все дело было... нет, не в настороженном, натянутым как струна теле, не в длинных, стройных ногах, не в грациозной шее, не скрываемой гривой... Глаза. Знаете, какие у нее глаза? Представьте, что вы оказались возле моря незадолго до осеннего шторма, заберетесь на одинокую скалу, ложитесь на ее вершине и посмотрите вниз, в воду. И тогда, в медленно ворочающихся глубинах, в прозрачных волнах, скользящих по дремлющим подводным камням вы увидите то, что в ее глазах. Взгляд Буцефала к этому моменту был внимательным... нет. Сказать, что он был внимательным, это значит ничего не сказать. Он смотрел в ее очи долго, испытующе, будто разглядывая ее изнутри и это вполне разумно. Ведь глаза - зеркало души. Слегка прищурившись, он немного склонил голову вбок, отчего густая челка спала на одну сторону, но при этом не скрывая глаз.
- В твоих глазах светиться душа. Ты сама жизнь, а не её подобие. Ты похожа на лань порывистую и смелую. Ты чиста, как родник, и, как ветер, свободна. Тебя многие будут добиваться, но ты полюбишь только одного. Выбор большой, смотри не ошибись. - промолвил он, голосом мудреца, лишь только более низким и менее задумчивым. Опомнившись, жеребец расслабил уши, слегка развернув их в разные стороны, и опустил взгляд. Он сам не ожидал от себя таких слов. Его отражение неотступно следовало за ним по глади воды. Ему нравилось то, как она смотрит на него и как вся она трепещет делая шаги ближе к нему. Робость. Если эта настоящая робость, не игра, не фальш, то эта кобылка дорогого стоит. Как Буцефал устал от этик самовлюбленных, стервозных истеричек, которые не редко сами заводили с ним знакомство. Эта ахалтекинка была совершенно иной. По крайней мере казалась ему такой. Может быть на него так влияло ощущение свободы или красота, разбившаяся вокруг него. Неизвестно. Ему страстно хотелось подойти поближе, но с этой особой он не хотел быть дерзким. Она не такая простая, как те, с которыми ему доводилось видеться в конюшне. Тот, кто попытается завладеть цветком, увидит вскоре, как он завянет и потеряет свою красоту. А тот, кто всего лишь любуется им на лугу, получит его навсегда. Ибо он сочетается с вечером, с запахом влажной земли, с облаками, плывущими на горизонте.

Самое прекрасное, что эти оба могут испытать сейчас - это ощущение тайны. Она источник всякого подлинного искусства и науки. Тот, кто никогда не испытал этого чувства, кто не умеет остановиться и задуматься, охваченный робким восторгом, тот подобен мертвецу, и глаза его закрыты. Было трудно думать. Со стольких сторон, так много разных значений и уровней. Не то же самое, что и любовь, но закручивается так же сложно. Подобно Венере, вращающейся по орбите вокруг солнца, не смог он противится ее влиянию и не желает для себя иной судьбы, как пребывать в сфере ее притяжения-пусть даже на значительном расстоянии…
Тишина здесь звучала на разные голоса: это под ногами пружинил мох, от деревьев, от каждого по-особому, падали тени, а родники, разбегаясь в разные стороны, спешили захватить новые владения. Удалившись от прежних условий и приближаясь к природе, душа Буцефала невольно стала моложе, такой, какой цвела, когда он был еще жеребенком; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда, и, верно, будет когда-нибудь опять.
- Откуда ты это можешь знать? - словно недоверчиво произнес нежный голосок кобылицы. Буцефал, поднял снова поднял глаза и устремил их на нее, но теперь, правда, спокойно. Казалось от его слов, незнакомка напряглась еще сильнее и тело ее стало еще крепче и упруже. Жеребец и сам не знал, как вымолвил все это, не понимал, как разглядел это по ее глазам, чистым, светлым. Только при безграничной свободе можно передать взглядом всю силу души, сделать его столь же понятным, как речь, выразить в нем целую поэму или драму.
- Часто немые глаза красноречивее уст. - медленно поднял голову Буцефал, выпрямился, отчего возрос еще выше, чем был, когда шея его была чуть ли не на уровне груди. Светло-карие глаза скользнули по необычайно грациозному и воистину женственному образу ахалтекинки. Он понял одно. что чувственное влечение обладает такой силой, что способно восторжествовать и над разумом и над волей. Снова это неистовое желание подойти поближе, и все вдруг заметалось внутри, хотя внешне фриз был абсолютно спокоен. Веки его внезапно опустились. Но даже так он чувствовал настороженность, тайну и, определенно, магнит... тягу. Глаза снова открылись, когда кобыла осведомилась об имени вороного. Уголки ее мягких черных губ слегка приподнялись и Буцефал ответил ей тем же, тем не менее какая-то странная искорка вдруг сверкнула в его глазах. "Распаляется пламя ветром, а влечение - близостью..." Фриз, избегая резких движений, направился к кобыле. Неся к ей свой вес, свои мышцы, взгляд, внимание, душу - всего себя - жеребец четко произнес:
- Буцефал. - он прошел совсем рядом с красавицей-незнакомкой, обошел, но большая морда его была устремлена только к ней, в ожидании, когда она представится. Проходя мимо крупа, он был в опасной близости от того, чтобы получить не хилый удар задними ногами... ах эти ноги. Оказавшись по другой бок от кобылы, фриз явно пободрел и мягко улыбался. Сейчас он стоял близко к ней, всего каких-то 20 сантиметров разделяло их тела от соприкосновения. Его голова, по сравнению с точенной головкой и узкой мордой ахалтекинки, казалась теперь просто огромной. И она была обращена к кобыле и слегка наклонялась, чтобы глаза снова встретились. Неожиданно ему в голвоу пришла шаловливая мысль. Тут же Буцефал повернул морду и прошел вперед на несколько шагов. Дальше он улыбнулся, глаза вдруг резко распахнулись. Фриз безмолвно стал на дыбы и, развернувшись на задних, с силой упал передними копытами на камни. Вода тут же обрызгала незнакомку, а Буцефал, довольный, заржал и зафырчал. Он стал задорно топтатся на месте, брызги летели с щеток. Потом завертел назад, еле заметно пятясь назад, все так же порой высоко поднимая ноги. Игривое настроение его проснулось неожиданно, но так он решил немного разрядить обстановку и расслабить кобылу.

Отредактировано Буцефал (2011-14-09 21:54)